ВВЕДЕНИЕ. Создание Организации Объединенных Наций зафиксировало смену парадигмы, гарантируя, что одностороннее использование силы суверенными государствами не будет более представлять угрозу для человечества, как это было до 1945 г. Таким образом, новый мировой порядок в значительной степени способствовал выработке определенных принципов; с тех пор государства используют преимущества системы ООН для соблюдения принципа невмешательства. В настоящей статье предпринята попытка определить и критически исследовать эволюцию принципа невмешательства и проанализировать результаты на основе критериев Проектов выводов Комиссии международного права ООН 2019 г. об императивных нормах общего международного права (jus cogens), чтобы определить приобрело ли невмешательство статус нормы jus cogens.

МАТЕРИАЛЫ И МЕТОДЫ. Исследование начинается с определения элементов, составляющих принцип невмешательства в Уставе Организации Объединенных Наций, после чего следует описание критериев, установленных Комиссией международного права ООН для признания существования императивной нормы общего международного права. Далее проводится анализ существующей практики государств, постановлений Международного Суда, актуальных для рассматриваемого вопроса, а также комплексный анализ резолюций СБ ООН и ГА ООН, которые имеют решающее значение для классификации принципа невмешательства как императивной нормы общего международного права. Данное исследование основано на открытых источниках, международно- правовой доктрине и нормативных элементах.

РЕЗУЛЬТАТЫ ИССЛЕДОВАНИЯ. Результаты исследования указывают на начало новой эры после окончания Второй мировой войны в результате глобального осознания человечеством угроз, связанных с унилатерализмом и абсолютным суверенитетом. Принцип невмешательства принят как часть обычного международного права. Деятельность в рамках ООН в последние почти восемь десятилетий, показывает, как государства формировали сферу действия этого принципа.

ОБСУЖДЕНИЕ И ВЫВОДЫ. Учитывая все усилия, приложенные государствами в попытках закрепить принцип невмешательства, при поддержке большинством человечества, такой принцип не только признается имеющим обычноправовой характер, но и влечет за собой конкретные права и обязанности для государств. В конце концов, исключительное значение, придаваемое принципу невмешательства, приводит нас к выводу, что из него вытекает запрещение вмешательства, соответствующее норме jus cogens.

ВВЕДЕНИЕ. Международный обычай попрежнему остается одним из основных источников международного права. Он является внешней формой закрепления обычных норм международного права. Вместе с тем, несмотря на довольно широкое использование термина «международный обычай», в науке и практике еще не выработано его общее научное определение. В данном определении, на наш взгляд, должны найти отражение наиболее важные признаки, характеризующие это правовое явление.

МАТЕРИАЛЫ И МЕТОДЫ. Эмпирическую базу исследования составили международные договоры и международные обычаи, резолюции Генеральной Ассамблеи ООН, материалы Международного Суда ООН и Суда Евразийского экономического союза, Комиссии международного права, Ассоциации международного права. Теоретической основой статьи являются труды отечественных и зарубежных ученых в области права международных обычаев. Методологическую основу исследования составили общенаучные и частнонаучные методы познания (анализа и синтеза, дедукции и индукции, диалектический и сравнительно-правовой метод).

РЕЗУЛЬТАТЫ ИССЛЕДОВАНИЯ. Результаты проведенного исследования позволили прийти к новому научному определению международного обычая и обосновать подход к классификации международных обычаев. Под международным обычаем как источником международного права предлагается понимать неписаное соглашение, являющееся формой закрепления и существования обычных норм международного права, отражающих всеобщую практику государств, иных субъектов международного права (для локального международного обычая – практику ограниченного числа государств), признанную в качестве правовой нормы, регулируемое международным правом и обеспечиваемое принудительной силой субъектов международного права, для которых международный обычай является юридически обязательным. Международные обычаи имеют несколько разновидностей и их можно квалифицировать по различным основаниям. При этом надо учитывать, что в основе международного обычая лежат обычные нормы международного права. Их характер, как правило, предопределяет разновидности международных обычаев.

ОБСУЖДЕНИЕ И ВЫВОДЫ. В основу рассуждений положены: принадлежность международного обычая к неписаному источнику международного права; необходимость раздельного использования термина «международный обычай» и термина «обычная норма международного права»; наличие согласительной природы международного обычая; учет юридической силы международного обычая в отношении различного состава субъектов правоотношений, обязательности международного обычая для связанных с его помощью государств; невозможность рассмотрения процесса формирования международных обычаев как источника международного права, его дальнейшего функционирования без учета особенностей содержащихся в нем норм; наличие двухэлементной структуры нормы, содержащейся в международном обычае; учет возможности регулирования международным правом порядка заключения, действия и прекращения действия международного обычая.

ВВЕДЕНИЕ. Интенсивная работа по конкретизации норм международного права в отношении использования информационно-коммуникационных технологий (далее – ИКТ) ведётся государствами в различных коллегиальных форматах. При этом отличительной особенностью последних лет стало активное раскрытие самими государствами своей позиции по основным дискуссионным вопросам этой повестки. Так менеджериализм стал постепенно уступать место консенсуализму, но возникает вопрос: привели ли коллективные и индивидуальные усилия государств к прояснению, по меньшей мере, ключевых проблем, связанных с международно-правовой квалификацией вредоносного использования ИКТ?

МАТЕРИАЛЫ И МЕТОДЫ. Данная статья призвана, учитывая как доклады Группы правительственных экспертов ООН и Рабочей группы открытого состава, так и официальные позиции отдельных государств, пролить свет на то, в какой степени и по каким вопросам применения первичных норм международного права для квалификации вредоносного использования ИКТ государствам удалось достичь консенсуса, поскольку именно он важен при выявлении как последующей практики применения международных договоров, которая устанавливает соглашение участников относительно их толкования, так и практики и opinio juris, как элементов новых международных обычаев.

РЕЗУЛЬТАТЫ ИССЛЕДОВАНИЯ. На основании проведённого анализа было выявлено, что принцип невмешательства во внутренние дела, который признаётся государствами применимым в «киберсфере» в том же объёме, что и в других, имеет очень ограниченное значение для квалификации вредоносного использования ИКТ. Отсюда, на первый план выходит принцип уважения суверенитета. Однако правовые позиции, основанные на отрицании или, наоборот, признании нормативности принципа уважения суверенитета, постулируют невозможность применить данный принцип без конкретизации его содержания в отношении использования ИКТ. Полифоничность позиций государств не предвещает возможности достичь консенсуса по этому вопросу в обозримом будущем. Что касается норм jus ad bellum и jus in bello, то готовность большинства государств квалифицировать случаи вредоносного использования ИКТ как «применение силы» или даже «вооружённое нападе ние» даже вне рамок вооружённого конфликта, а также перерастягивать объём таких понятий международного гуманитарного права как «нападение» или «военная операция», свидетельствует о злоупотреблении «военной парадигмой» при оценке таких деяний. Ряд государств настолько далеко отходят от нормативного содержания этих понятий, что отстаивание данных подходов приобретает ограниченный юридический потенциал, и, скорее, носит политический характер, выполняя функцию сдерживания потенциальных угроз.

ОБСУЖДЕНИЕ И ВЫВОДЫ. В статье обосновывается общий вывод о том, что консенсус о применении международного права к случаям вредоносного использования ИКТ сложился на очень высоком уровне абстракции и вряд ли выходит за пределы признания распространения сферы действия общих норм международного права на ИКТ. Это закрепляет неопределённость в качестве ключевой характеристики международно-правовой оценки соответствующих случаев и делает практически любое суждение о нюансах применения норм международного права в «киберсфере» выводом ad hoc.

ВВЕДЕНИЕ. Договор о запрещении ядерного оружия (ДЗЯО), вступивший в силу в январе 2021 года, расколол международное сообщество на его ярых сторонников и противников. Подавляющее большинство участников Договора – государства, не обладающие ни ядерным потенциалом, ни ядерной инфраструктурой, ни политическим весом в мировой ядерной повестке. Договор содержит массу правовых изъянов, не предусматривает контрольного механизма и даже сроков уничтожения ядерного оружия.

МАТЕРИАЛЫ И МЕТОДЫ. В основу исследования положены международные договоры в области ядерного нераспространения и разоружения, решения международных организаций, заявления официальных лиц, совместные документы лидеров государств, представителей ядерной «пятерки». Широко использованы научные труды российских и зарубежных исследователей в области права международной безопасности и ядерного права. Методологическую основу исследования составили общенаучные методы познания: системный подход, индукция и дедукция, логическое прогнозирование, и специальные методы – сравнительно-исторический и сравнительно-правовой.

РЕЗУЛЬТАТЫ ИССЛЕДОВАНИЯ. В статье исследована предыстория международных усилий по запрещению ядерного оружия, изложены подходы ведущих государств. В ходе проведенного анализа выявлены конкретные правовые недостатки ДЗЯО, подтверждающие, что Договор оказался, по сути, декларативным, юридически противоречи вым документом. Вместе с тем, объективно стоящие за ДЗЯО антиядерные настроения требуют понимания и учета. Необходима конструктивная альтернатива ДЗЯО.

ОБСУЖДЕНИЕ И ВЫВОДЫ. Сопоставление подходов различных государств и мнений ученых позволяет сформулировать своего рода «дорожную карту» действий, которые стали бы реальным противовесом поспешным и юридически несостоятельным решениям по запрету ядерного оружия. В их числе движение по двум параллельным трекам. Первый – двусторонние российско-американские переговоры по контролю над ядерными вооружениями с учетом всех стратегических факторов. Второй – постепенное вовлечение в этот процесс других ядерных держав через неформальный консультативный механизм ядерной «пятерки». В статье предложены конкретные идеи по наполнению такого механизма мерами открытости, доверия и предсказуемости.

ВВЕДЕНИЕ. В основе установления дипломатических отношений между государствами, в числе прочих взаимных обязанностей сторон, лежит обязанность государства пребывания обеспечить надлежащие условия для благоприятного функционирования дипломатического представительства. Для достижения этой цели власти государства пребывания обязуются обеспечивать соблюдение полного объема дипломатических иммунитетов и привилегий, предусмотренных как в отношении самого представительства, так и в отношении его сотрудников и членов их семей. Сотрудники дипломатического представительства в свою очередь обязуются не злоупотреблять особым правовым статусом и не предпринимать действий, влекущих за собой вмешательство во внутренние дела государства пребывания, подрывающих безопасность последнего и выходящих за рамки официальных действий дипломатического представительства. Однако дипломатическая практика изобилует примерами массовых нарушений дипломатических иммунитетов и привилегий как со стороны властей государства пребывания и третьих лиц, так и со стороны самих носителей этих иммунитетов и привилегий. Особое место среди этих нарушений отводится нарушению личной неприкосновенности дипломатических агентов. В статье исследуются правовая природа личной неприкосновенности, акты нарушений этого иммунитета и меры, предпринимаемые государствами для обеспечения полной защиты сотрудников дипломатического представительства и членов их семей.
МАТЕРИАЛЫ И МЕТОДЫ. В ходе исследования использовались международные договоры, применимые к институту дипломатических иммунитетов и привилегий (Гаванские конвенции 1928 г., Венская конвенция о дипломатических сношениях 1961 г., Венская конвенция о консульских сношениях 1963 г., Конвенция о специальных миссиях 1969 г., Конвенция о предотвращении и наказании преступлений, совершенных против лиц, пользующихся международной защитой, в том числе дипломатических агентов 1973 г., Венская конвенция о представительстве государств в их отношениях с международными организациями универсального характера 1975 г.), научные труды по дипломатическому и консульскому праву отечественных и зарубежных авторов, а также судебные решения, затрагивающие вопросы нарушений дипломатических иммунитетов и привилегий. Методологическую основу исследования составили анализ, синтез, индукция, дедукция, сравнение, классификация, систематизация, прогнозирова ние. Были применены и такие частнонаучные методы, как формально-юридический и сравнительно-правовой.
РЕЗУЛЬТАТЫ ИССЛЕДОВАНИЯ. В статье проведен комплексный анализ практики реализации дипломатических иммунитетов и привилегий, исходя из положений международных договоров и актов национального права некоторых государств. Особое внимание уделено случаям нарушения личной неприкосновенности дипломатических агентов и мерам, которые предпринимаются государствами для пресечения и недопущения подобных инцидентов. 
ОБСУЖДЕНИЯ И ВЫВОДЫ. По итогам проведенного исследования можно утверждать, что наблюдается очень опасная тенденция – использовать дипломатические иммунитеты и привилегии в качестве орудия воздействия на государства. Необходимо усилить меры, обеспечивающие полную защиту зарубежных органов внешних сношений и их сотрудников, ужесточить внутригосударственный контроль за соблюдением правового статуса, иммунитетов и привилегий этих органов и их сотрудников, а также укреплять сотрудничество государств в борьбе с правонарушениями, совершенными против лиц, пользующихся международной защитой.

ВВЕДЕНИЕ. В статье осуществляется обоснование необходимости развития научно-технологического сотрудничества государств – членов ЕАЭС в сфере использования возобновляемых источников энергии (ВИЭ) и его включение в повестку интеграционного взаимодействия. Целью статьи выступает формирование системы концептуальных представлений о состоянии и перспективах развития правовых и стратегических основ научно-технологического сотрудничества государств-членов в сфере возобновляемой энергетики, которые закрепляют ключевую тематику, направления и формы взаимодействия соответствующих акторов в интеграционном пространстве.

МАТЕРИАЛЫ И МЕТОДЫ. В ходе подготовки исследования автором проанализированы международные договоры и акты органов ЕАЭС, составляющие право Союза, законодательство государств-членов, а также статистические источники. Помимо этого автор учитывал обобщения, касающиеся уровня развития научно-технологической интеграции, сформулированные представителями экономической науки. Исследование основано на базе общенаучных методов познания (системный и структурный подходы, анализ и синтез, индукция и дедукция), а также специальных методов, используемых в юридической науке (сравнительно-правовой, историко-правовой и формально-догматический). Использование системного подхода стало основой для выявления совокупности факторов детерминации формирования повестки ЕАЭС в сфере ВИЭ, а также осмысления необходимости комплексного характера ее правовых и политико-стратегических аспектов. Метод моделирования стал опорой для моделирования структуры и содержания правовых и стратегических основ.

РЕЗУЛЬТАТЫ ИССЛЕДОВАНИЯ. На основе проведенного анализа автор пришел к следующим исследовательским результатам: определе ны природа и масштабы вызовов, исходящих от изменений в структуре мирового энергобаланса в пользу сектора ВИЭ на основе внедрения соответствующих технологий; продемонстрированы проблемы научно-технологического сотрудничества в составе интеграционных процессов ЕАЭС в энергетическом секторе, вызванные отсутствием соответствующей повестки; систематизированы имеющиеся правовые и политико-стратегические рамки для научно-технологической и связанной с ней производственно-технологической кооперации государств – членов ЕАЭС в сфере ВИЭ, а также указан их достаточно общий характер. Автором концептуализированы возможные направления формирования общего правового и стратегического пространства Союза, позволяющего создать условия для сложения национальных потенциалов в целях усиления научно-технологических и производственных позиций государств-членов в сфере возобновляемой энергетики.

ОБСУЖДЕНИЕ И ВЫВОДЫ. В ходе анализа автор обращался к дискуссионным моментам, высказанным в научной литературе относительно полноты правового регулирования научно-технологического сотрудничества в сфере ВИЭ и вариантам его дальнейшего совершенствования. К числу важнейших выводов исследования относится ряд обобщений прогностического характера. Система правового регулирования рассматриваемого сотрудничества будет включать в себя правовые (международно-договорные положения и нормативные правовые положения актов органов Союза) и политические (общие и специальные стратегические документы) ориентиры, основамы которых будут формироваться не только по мере развертывания данного сотрудничества, но и в качестве драйверов стимулирующего характера. Одновременно это потребует не только совершенствования нормативной базы, но и развития организационных механизмов научнотехнологического и связанного с ним производственного сотрудничества в сфере ВИЭ.

ВВЕДЕНИЕ: В декабре 2019 года в г. Ухань (Китай) была зарегистрирована вспышка инфекции коронавируса (SARS-CoV-2). В течение нескольких месяцев вирус распространился по Европе и Азии, в дальнейшем – по всему миру. Государства в связи с возникшей чрезвычайной ситуацией были вынуждены ввести различные ограничительные меры, в том числе закрытие границ, общественных мест для посещения населения. Данные меры могут повлечь обращения со стороны иностранных инвесторов за защитой своих прав в инвестиционные трибуналы.

МАТЕРИАЛЫ И МЕТОДЫ: В качестве материалов для исследования были использованы положения двусторонних инвестиционных договоров, практика международных судов и арбитражей в связи с национальными мерами по охране здоровья и защите окружающей природной среды, а также труды российских и зарубежных ученых. Методологическую основу исследования составляют общенаучные и специальные методы.

РЕЗУЛЬТАТЫ ИССЛЕДОВАНИЯ: В статье анализируется возможность характеристики принятых государствами ограничительных мерв качестве себе-подсудных положений, а также возможность применения ст. 25 Статей об ответственности государств за международно-противоправные деяния о состоянии необходимости в качестве обстоятельства, исключающего противоправность. Констатируется нежелательность понимания этих мер как себе подсудных положений, так как такое понимание предоставит государствам слишком широкие возможности для изъятий из международного режима защиты инвестиций. Также для целей применения ст. 25 Статей об ответственности является спорной квалификация охраныздоровья населения и предупреждения экономического (финансового) кризиса в качестве существенного интереса, который государство защищает от серьезной и неминуемой опасности.

ОБСУЖДЕНИЕ И ВЫВОДЫ: Авторы предлагают установить критерии или принципы, которые могут рассматриваться инвестиционными трибуналами в рамках процедуры оценки мер, принятых государствами. Такими критериями являются законность и пропорциональность, соответствие цели и недискриминация. Данные критерии могут толковаться с учетом практики, сформированной инвестиционными трибуналами по спорам об ограничении основных прав и свобод человека (право на охрану здоровья и право на благоприятную окружающую среду). Принципы могут получить закрепление в типовом протоколе к инвестиционным договорам (Memorandum of Understanding), разработанном под эгидой ЮНСИТРАЛ.

ВВЕДЕНИЕ. В декабре 2019 г. в г. Ухань (Китай)  была зарегистрирована вспышка инфекции коронавируса (SARS-CoV-2), передаваемой воздушно-капельным путем. В середине января вирус был обнаружен в Таиланде и Японии; в марте центр пандемии переместился в Европу, в начале апреля на первое место по числу заражений вышли США. Для борьбы с вирусом многие государства ввели чрезвычайные меры, включающие локдаун, требования социальной дистанции, массовое тестирование и пр. Пандемия повлияла на все сферы общественной жизни, в том числе на международные отношения и международное право. Данная статья продолжает статью «COVID-19 и международное право: общие вопросы».

МАТЕРИАЛЫ И МЕТОДЫ. В статье анализируется реакция на пандемию со стороны государств, организаций и доктрины международного права; рассматриваются специальные международно-правовые вопросы пандемии: влияние пандемии на права человека, право ВТО, инвестиционное право и т.д.; констатируются проблемы правового регулирования в связи с пандемией и определяются пути их решения. Предметом анализа являются материалы иностранной юридической прессы, прежде всего, посты и статьи в интернете. Помимо данных науки международного права, используются научные категории философии, экономики и политологии.

РЕЗУЛЬТАТЫ ИССЛЕДОВАНИЯ. Реагируя на пандемию, многие государства закрыли границы для въезда иностранцев и выезда собственных граждан; закрыли порты для иностранных судов, запретили высадку и смену команды или ввели обязательное тестирование и карантин; прекратили авиасообщение и ограничили экспорт фармацевтических ингредиентов; среди прочего, эти меры затронули иностранных инвесторов. Пандемия также обострила вопросы торговли дикими животными, кибербезопасности и соблюдения международного гуманитарного права. Закрытие границ и портовые ограничения вызвали критику, в том числе со ссылкой на нарушение Международных медико-санитарных правил, морского права, права беженцев и права прав человека. Реакция на отступления от обязательств в сфере инвестиционного права и права ВТО была более сдержанной; многие автора отметили правомерность соответствующих действий государств.

ОБСУЖДЕНИЕ И ВЫВОДЫ. Пандемия знаменует тектонические перемены: ликвидацию устаревшей модели государства Нового времени и переход к новой политико-правовой парадигме. Во-первых, речь идет об изменении предмета общественного договора. Гоббсовская модель данного договора предполагает подчинение суверену в обмен на гарантии прав, а также неприкосновенность частной жизни; новая модель предполагает свертывание этих гарантий и возложение на суверена единственной обязанности – защиты биологической (голой) жизни, что, в свою очередь, означает неограниченное право на вмешательство. Во-вторых, пандемия является фоном для перераспределения властных полномочий между государствами, международными организациями, корпорациями и средствами массовой информации; размывая границу между политикой и экспертизой, она способствует анонимизации власти, исключает политическую дискуссию и снимает требование общественного контроля. В-третьих, пандемия радикально меняет методы управления: под предлогом общей угрозы государство вступает в прямой контакт с гражданами, предполагающий постоянное слежение, проверки и ограничения; модус гражданства в связи с этим предполагает постоянный страх, согласие на медицинские манипуляции и отказ от несанкционированной активности.