ВВЕДЕНИЕ. Одной из характерных черт современного мира является увеличение количества межгосударственных объединений, наделяемых государствами широкими полномочиями, имеющими изначально внутригосударственную природу. В международно-правовой доктрине такие объединения принято называть наднациональными, а само явление по передаче указанных полномочий и их осуществлению на межгосударственном уровне – наднациональностью. При этом, несмотря на то что данный термин можно было встретить в официальных документах и в работах ученых уже в середине XX в., вплоть до настоящего времени его комплексное и общепринятое определение в международно-правовой доктрине не было сформировано, что негативно сказывается на правильном понимании существа и перспектив развития интеграционных процессов, происходящих в современных международных отношениях. Настоящая статья направлена на преодоление указанной неопределенности.

МАТЕРИАЛЫ И МЕТОДЫ. При написании работы был проанализирован ряд теоретических исследований отечественных и зарубежных юристов-международников второй половины XX – начала XXI в., а также нормативные источники, имеющие большое значение для раскрытия темы исследования. При его проведении авторами использовались исторический, сравнительно-правовой и некоторые другие общенаучные и специальные юридические методы.

РЕЗУЛЬТАТЫ ИССЛЕДОВАНИЯ. В рамках работы было обосновано утверждение, что содержание понятия наднациональности, в первую очередь, заключается в наделении органов межгосударственного объединения определенными внутригосударственными полномочиями, что обусловливает ее тесную связь с такой категорией международного права, как «интеграция». В последующем на основании сопоставления данных понятий в статье обосновывается тезис о наднациональности как об одном из способов реализации интеграционных процессов в рамках межгосударственных объединений. При этом с учетом того, что в данном случае осуществляется передача внутригосударственных полномочий на межгосударственный уровень, а сама наднациональность предполагает тесное взаимодействие международного и внутригосударственного права, особое значение приобретает система гарантий, обеспечивающих стабильное развитие и интеграцию стран внутри таких объединений.

ОБСУЖДЕНИЕ И ВЫВОДЫ. Общий вывод статьи состоит в том, что под наднациональностью следует понимать способ организации и деятельности межгосударственного объединения, в рамках которого оно приобретает определенную степень независимости и наделяется внутригосударственными полномочиями в целях международно-правовой интеграции его стран-членов при соблюдении баланса внутригосударственных и международных начал в процессе функционирования такого объединения.

ВВЕДЕНИЕ. Принцип автономии воли сторон, в первую очередь договорных правоотношений, является прочно установленным в современном международном частном праве. На протяжении XX в. он получал всестороннее развитие в международных договорах, унифицирующих нормы коллизионного права, и в национальном законодательстве многих государств мира. В юридической литературе распространена точка зрения, согласно которой уже первая всеобъемлющая кодификация международного частного права – Кодекс Бустаманте – провозглашает принцип автономии воли сторон частноправовых отношений международного характера.

МАТЕРИАЛЫ И МЕТОДЫ. Принципиальную установку исследования составляет опора не только на нормативный материал Кодекса Бустаманте, но и на обстоятельства и последствия его разработки, а также на специфику его применения в государствах-участниках (особенно с учетом сделанных рядом стран оговорок общего характера).

РЕЗУЛЬТАТЫ ИССЛЕДОВАНИЯ. Указывается, что Кодекс Бустаманте как всеобъемлющая кодификация международного частного права построен на компромиссных решениях и ратифицирован со множеством оговорок, в том числе сводящих на нет саму идею унификации. Последовательно доказывается, что ст. 3 Кодекса Бустаманте, устанавливающая три категории правовых норм (в том числе добровольных, «применяемых только по изъявлению, толкованию или презумпции воли сторон или одной из сторон»), имеет слишком общий характер, а отрывочные упоминания об автономии воли в аспекте толкования договоров и коллизионного регулирования договоров присоединения не являются достаточными для утверждения о том, что Кодекс Бустаманте провозгласил, установил или даже признал принцип автономии воли в международном частном праве.

ОБСУЖДЕНИЕ И ВЫВОДЫ. По итогам проведенного исследования формулируются два основных вывода: во-первых, вопреки распространенной в юридической литературе точке зрения отсутствуют основания для утверждения о том, что Кодекс Бустаманте непосредственно провозгласил принцип автономии воли сторон частноправовых отношений международного характера; во-вторых, тезис о закреплении правового принципа международным договором (или иной формой права) требует, по мнению автора, вполне определенной терминологии положения или совокупности положений соответствующего акта с учетом общей характеристики и особенностей осуществляемого им правового регулирования.

ВВЕДЕНИЕ. Договорные и обычные нормы международного морского права предусматривают обязанность государств защищать и сохранять морскую среду, используя «наилучшие» средства. Государства должны сотрудничать при разработке правовых механизмов в целях защиты и сохранения морской среды на универсальном, региональном и двустороннем уровнях. Универсальный договорной источник современного международного права – Конвенция ООН по морскому праву 1982 г. (далее – Конвенция 1982 г.) предусматривает многочисленные нормы о защите и сохранении морской среды, в их числе и установление «четко обозначенных» особых районов, в которых действуют более строгие природоохранные нормы. При этом для обозначения таких районов в международно-правовых источниках, в т.ч. Международной конвенции по предотвращению загрязнения с судов 1973 г., измененной Протоколом 1978 г. (далее также – Конвенция МАРПОЛ 1973/78), Конвенции по биологическому разнообразию 1992 г., документах Программы ООН по окружающей среде (далее – ЮНЕП) и Международной морской организации (далее – ИМО), используются разные термины: «особый район», «морской охраняемый район», «морская охраняемая территория», «особо чувствительный морской район». Не все эти термины использованы в Конвенции 1982 г.; более того, ни один из них в ней не определен. Конвенция по биологическому разнообразию 1992 г. хотя и предусматривает дефиницию термина «морской охраняемый район», но только для целей сохранения биоразнообразия. В настоящей статье проводится анализ возможных подходов к толкованию международно-правовых положений о морских охраняемых районах, рассматривается практика их обозначения государствами, с научным акцентом на правовую  проблематику  создания  таких районов, прежде всего в водах Арктики и Антарктики, где последствия загрязнения морской среды могут иметь необратимый характер.

МАТЕРИАЛЫ И МЕТОДЫ. В статье показана эволюция развития международно-правовых основ сотрудничества государств при квалификации морских территорий в качестве охраняемых  начиная  с  текста  Вашингтонской конвенции 1926 г., наработок Комитета экспертов Лиги наций 1934 г., Конвенции МАРПОЛ 1973/78, документов Международного союза охраны природы. Особое внимание уделено научному толкованию норм об особых районах, предусмотренных в Конвенции 1982 г. Исследованы положения Конвенции о биоразнообразии 1992 г., Протоколы к конвенциям ЮНЕП о региональных морях начиная с Протокола об особых охраняемых районах Средиземного моря, принятого в 1982 г.; а также применимые недоговорные международно-правовые источники: документы Международной морской организации; документ «Повестка дня на XXI век», принятый Конференцией ООН по окружающей среде и развитию в 1992 г.; «План выполнения решений Всемирного Саммита по устойчивому развитию», 2002 г. Основное внимание сфокусировано на исследовании материалов, нормативных и доктринальных, раскрывающих практику создания морских охраняемых районов в Арктике и Антарктике.

РЕЗУЛЬТАТЫ ИССЛЕДОВАНИЯ. Международное право пополняется все более разработанными механизмами разного уровня, в т.ч. договорными, относительно установления морских охраняемых районов и управления ими. В научно-правовой литературе предложены разные классификации таких районов с учетом различий между терминами, обозначающими это понятие в международно-правовых источниках. Предложено подчеркнуть различие, например, между понятием «особый район», предусмотренным в Конвенции МАРПОЛ 1973/78, и понятием, обозначенным этим же термином, но предусмотренным в Конвенции 1982 г. По результатам исследования в настоящей статье предложен иной подход. Природоохранная практика государств, как констатируется, все более ориентирована не на фрагментацию понятийного аппарата, применимого к практике установления таких особых природоохранных режимов в конкретных морских районах; не на создание тем самым дополнительной путаницы в правовых терминах, а на консолидированное толкование международно-правовых норм об особых районах; для этого предложено понятие «морской охраняемый район» как родовое понятие толковать широко, не ограничивая его значением конкретного термина, используемого в конкретном международном соглашении. При таком широком подходе нормы международного права о морском охраняемом районе обозначают права и соответствующие обязательства государств, в своей совокупности обеспечивающие не только защиту морской среды, не только более строгие меры такой защиты в данном, четко обозначенном районе от загрязнения нефтью или от иных видов загрязнения. Особые природоохранные меры в таком районе нацелены также на сохранение наличествующей здесь экосистемы в целом, включая природные ресурсы, прежде всего биологические; в пределах такого морского района проведение конкретных видов деятельности может ограничиваться или запрещаться, в т.ч. для того, чтобы достичь обозначенных природоохранных целей, например, цели сохранения ареалов обитания морских эндемиков, иных уникальных водных организмов; обеспечения устойчивости морской биопродуктивности, мониторинга состояния экосистемы в данном районе. Могут приниматься законы  прибрежного  государства  и  об особом природоохранном управлении таким районом.

ОБСУЖДЕНИЕ И ВЫВОДЫ. Если по смыслу Конвенции МАРПОЛ 1973/78 правовой режим «особого района» ограничен лишь более жесткими мерами предупреждения загрязнения моря нефтью с судов, то в совокупном контексте норм международного права об охраняемых морских районах, включая нормы Конвенции 1982 г., Конвенции о биоразнообразии, Протоколов ЮНЕП к региональным природоохранным конвенциям, иных относящихся к защите морской среды международно-правовых источников статус морских охраняемых районов определен широко, с перспективой на его дальнейшее уточнение и индивидуальное наполнение, с учетом географических, биофизических и иных естественных характеристик конкретного морского района, квалифицируемого как особо охраняемый. Это во-первых. Во-вторых, все более универсальное признание в доктринах международного права широкого смысла понятия морского охраняемого района не означает, что именно на универсальном уровне взаимодействия государств наиболее эффективно установление таких районов. Хотя состоявшаяся в сентябре 2018 года первая сессия Межправительственной конференции обозначила общее намерение государств подготовить на универсальном уровне текст Соглашения о сохранении и устойчивом развитии морского биоразнообразия в районах за пределами национальной юрисдикции, быстрого согласования такого текста, даже самого рамочного, не ожидается. На таком фоне в статье сделан вывод о перспективности регионального и двустороннего уровня взаимодействия государств с целью установления морских охраняемых районов, с более предметным учетом океанографических и экологических условий конкретных морей, заливов и проливов, особого характера движения судов в них. В практическом плане вопросы толкования и применения норм международного права о таких районах особенно актуальны в контексте практики создания морских охраняемых районов в Арктике, только обозначенной, но динамично развивающейся, весьма чувствительной для каждого арктического государства, как показано в статье.

ВВЕДЕНИЕ. Вот уже 74 года Россия и Япония заявляют правовые притязания на титул над четырьмя южными Курильскими островами. Эти разногласия не дают двум государствам заключить мирный договор по итогам Второй мировой войны и реализовать полный потенциал их двусторонних отношений. В течение всего этого периода острова во всех правовых, политических и экономических аспектах их жизни контролировались российской стороной, тогда как Япония заявляла дипломатические протесты, оспаривая законность российской юрисдикции. В международном праве нет органа, который бы мог определить, какая из сторон права. Это заставляет задаваться вопросом: преодолел ли или должен ли был преодолеть российский эффективный контроль к настоящему времени японские протесты, практически единственный инструмент, который международное право предусматривает для препятствования формированию титула другого государства?

МАТЕРИАЛЫ И МЕТОДЫ. Применимыми международно-правовыми принципами и доктринами являются базовые понятия эффективности и стабильности, которые регулируют разрешение территориальных споров, связанные с ними доктрины приобретательской давности и молчаливого признания, а также максима ex injuria jus non oritur, направленная на исключение территориальных изменений, если они основаны на нарушении. Все эти принципы и доктрины исследуются на основе современных работ по международно-правовому регулированию территории с применением общенаучных методов анализа, синтеза, описания и дедукции.

РЕЗУЛЬТАТЫ ИССЛЕДОВАНИЯ. Эффективность и стабильность лежат в основе территориальных изменений. Производные от них доктрины приобретательской давности и молчаливого признания служат инструментами легитимации правового титула сомнительного происхождения через длительное, мирное и эффективное владение территорией в отсутствие протестов со стороны бывшего суверена (а также с учетом самоопределения проживающих на территории лиц) и, возможно, с помощью признания нового положения третьими государствами. Остается нерешенным вопрос о том, является ли противостоящая таким изменениям концепция ex injuria jus non oritur принципом международного права. Вместе с тем приходится заключить, что международное право в политически чувствительных вопросах территории остается слишком неопределенным, чтобы дать четкий ответ в ситуациях, когда разные концепции сталкиваются в реальности, как в споре о южных Курильских островах.

ОБСУЖДЕНИЕ И ВЫВОДЫ. При оценке российского эффективного контроля над островами в контексте японских требований вернуть эти территории Японии ключевой вопрос состоит в том, превосходит ли по весу эффективный контроль протесты, учитывая длительность и качество таких эффективных контроля и протестов. В статье проводится мысль о том, что ответ на этот вопрос послужил бы цели стабильности, которую преследует международное право, и что в рассматриваемой ситуации этот ответ должен быть (при условии его осторожной формулировки) положительным.

ВВЕДЕНИЕ. Статья посвящена практическим и правовым аспектам эксплуатации плавучих атомных теплоэлектростанций (ПАТЭС). Первая в истории ПАТЭС «Академик Ломоносов» была построена в 2019 г. в России. Это уникальный мобильный атомный энергоблок малой мощности, предназначенный для поставок электричества и тепла в отдаленные портовые города, на промышленные предприятия, газовые и нефтяные платформы. «Ломоносов» и после-дующие поколения плавучих энергоблоков окажут серьезное влияние на мировой рынок атомной энергетики. Возникает вопрос: насколько ПАТЭС вписываются в нормы международного права?

МАТЕРИАЛЫ И МЕТОДЫ. Исследование основано на анализе международных конвенций по ядерной безопасности, физической ядерной безопасности, гражданской ответственности за ущерб, Договора о нераспространении ядерного оружия, документов МАГАТЭ, а также на научных публикациях. Использовались общие методы и специальные методы юридического анализа.

РЕЗУЛЬТАТЫ ИССЛЕДОВАНИЯ. Авторы установили, что в конкретном случае с ПАТЭС «Академик Ломоносов», которая будет работать на территории России, коллизий с нормами международного права не предвидится. Однако в случае, если будущие серийные ПАТЭС пойдут на экспорт, важно будет проанализировать их совместимость с нормами действующих международных договоров.

ОБСУЖДЕНИЕ И ВЫВОДЫ. По итогам обсуждения авторы пришли к выводу о том, что ПАТЭС в значительной степени совместимы с действующими нормами международного права. Однако остаются некоторые пробелы и серые зоны, особенно в случае поставок ПАТЭС на экспорт. Эти проблемы могут быть урегулированы путем заключения до начала экспортных поставок ПАТЭС двусторонних межправительственных соглашений между государством-поставщиком и страной-импортером об их обоюдных обязательствах по всем юридическим и организационным вопросам. Потребуются также договоренности с МАГАТЭ о гарантиях ядерного нераспространения.

ВВЕДЕНИЕ. Международная организация труда (МОТ) – специализированное учреждение ООН, созданное в 1919 г. на основании Версальского мирного договора. В компетенцию данной Организации, помимо прочего, входит нормотворческая деятельность по выработке трудовых стандартов на международном уровне. В 2019 г. МОТ отмечает столетний юбилей. В настоящей статье проанализированы актуальная деятельность Организации по совершенствованию действующих международно-правовых норм, а также перспективы развития нормотворчества, запланированного на предстоящие годы. В частности, особое внимание уделено комплексу мер, направленных на решение актуальных проблем, влияющих на глубокие перемены в сфере труда на международном уровне. Среди задач, которым МОТ планирует уделить приоритетное внимание в ближайшей перспективе, являются доработка и унификация принятых этой Организацией международно-правовых норм, а также разработка новых конвенций, направленных на совершенствование международно-правового регулирования труда.

МАТЕРИАЛЫ И МЕТОДЫ. Настоящее исследование основывается на анализе международно-правовой базы МОТ и обозначенных направлений деятельности по ее совершенствованию. При этом исследуются практическая деятельность Организации, а также относящиеся к теме научные труды российских и зарубежных ученых. В качестве метода исследования использованы общенаучные и специальные методы познания, в том числе сравнительно-правовой и формально-юридический.

РЕЗУЛЬТАТЫ ИССЛЕДОВАНИЯ. Проведенный авторами анализ деятельности МОТ по совершенствованию международно-правовых норм о труде показал, что в настоящее время четко обозначены намерения Организации систематизировать однородные по своему содержанию нормы, регулирующие вопросы охраны труда, гигиены и безопасности на рабочих местах. При этом МОТ ставит перед собой задачу по актуализации действующих норм и отмене тех из них, которые в значительной степени устарели и недостаточно эффективны. Кроме того, деятельность Организации в ближайшие годы будет также направлена на проведение ревизии устаревших норм и по другим предметам регулирования. С учетом статистических показателей, по мнению авторов, также назрела острая необходимость принятия новой конвенции МОТ, направленной на борьбу с насилием и домогательствами на рабочих местах.

ОБСУЖДЕНИЕ И ВЫВОДЫ. В соответствии с намеченными задачами и изменениями в международно-правовом регулировании отношений, связанных с трудом, Глобальная комиссия МОТ по вопросам будущего сферы труда определила наиболее острые проблемы и вызовы, преодоление которых позволит открыть новые перспективы для грядущих поколений в сфере труда, а именно ревизию действующих международных трудовых норм, отмену устаревших правил и кодификацию однородных норм, регулирующих вопросы охраны труда, безопасности и гигиены. Большое значение придается также совершенствованию и прогрессивному развитию международного трудового права. В этой связи, по мнению авторов, возникла необходимость в разработке и принятии в рамках МОТ конвенции, направленной на борьбу с насилием и домогательствами на рабочих местах. В новом международно-правовом акте следовало бы предусмотреть механизмы защиты от насилия и домогательств, которые могли бы придать больший вес этой проблеме за счет охвата всех работников и всех форм насилия и домогательств, а также благодаря рассмотрению этого вопроса всеобъемлющим и комплексным образом. Разработка и принятие международного договора по данному вопросу чрезвычайно важны, поскольку насилие, притеснение и домогательства недопустимы и являются прямой противоположностью концепции достойного труда, принятой МОТ в 1999 г.

ВВЕДЕНИЕ. Настоящая статья посвящена анализу подходов Организации Объединенных Наций по вопросам образования, науки и культуры (ЮНЕСКО) и Всемирной организации интеллектуальной собственности (ВОИС) к охране традиционных выражений культуры и традиционных знаний. Целью настоящего исследования является определение особенностей охраны этих объектов, соотношения способов их охраны в рамках ЮНЕСКО с возможностями охраны, которые закрепляются в документах, разрабатываемых Межправительственным комитетом ВОИС по интеллектуальной собственности, генетическим ресурсам, традиционным знаниям и фольклору.

МАТЕРИАЛЫ И МЕТОДЫ. Материалами для исследования служат конвенции и акты «мягкого права», разработанные и принятые под эгидой ЮНЕСКО и ВОИС. Основными методами, использованными при проведении исследования, являются конкретно-исторический, сравнительно-правовой, а также системный метод.

РЕЗУЛЬТАТЫ ИССЛЕДОВАНИЯ. В статье рассматривается хронологическая последовательность включения вопроса охраны традиционных выражений культуры и традиционных знаний в повестку дня на международных конференциях. В настоящей работе во внимание принимаются как самостоятельные инициативы ЮНЕСКО и ВОИС, так и их совместные проекты. Значительное внимание уделяется анализу программы «Провозглашение шедевров устного и нематериального наследия человечества» и критериям отбора, закрепленным в ней; приводятся примеры объектов, которые были признаны шедеврами устного и нематериального наследия человечества. Подробно анализируется понятие нематериального культурного наследия, закрепленное в Конвенции об охране нематериального культурного наследия 2003 г., осуществляется его сопоставление с категориями «традиционные выражения культуры» и «традиционные знания», используемыми Межправительственным комитетом ВОИС по интеллектуальной собственности, генетическим ресурсам, традиционным знаниям и фольклору в документах, разрабатываемых специально для обеспечения их охраны.

ОБСУЖДЕНИЕ И ВЫВОДЫ. Определение нематериального культурного наследия, выработанное ЮНЕСКО, является широким и включает в себя элементы как традиционных выражений культуры, так и традиционных знаний, если использовать терминологию ВОИС. ЮНЕСКО при разработке международных инструментов для охраны традиционных знаний и традиционных выражений культуры придерживается комплексного подхода и нацелена преимущественно на сохранение этих объектов и обеспечение их жизнеспособности в отличие от ВОИС, которая делает акцент на предотвращении и предупреждении их незаконного использования.

ВВЕДЕНИЕ. Статья посвящена обсуждению ключевых вопросов значительного воздействия прав интеллектуальной собственности, особенно патентов, на передачу биотехнологий в рамках режима Конвенции ООН о биоразнообразии 1992 г. (КБР) и доступа к экологически устойчивым биотехнологиям. Цель исследования заключается в анализе взаимоотношений между обязательствами государств в сфере охраны прав интеллектуальной собственности и обязательствами, которые относятся к сохранению и устойчивому использованию биоразнообразия на основе содействия передаче и диффузии биотехнологий. Помимо этого автор стремится наметить комплекс значимых мер, нацеленных на ослабление сдерживающих функций прав интеллектуальной собственности в отношении передачи биотехнологий в развивающиеся страны в интересах устойчивого развития и достижения его целей.

МАТЕРИАЛЫ И МЕТОДЫ. В ходе подготовки исследования использовались труды исследователей и экспертов в области международного экологического и международного экономического права, материалы и документы совещаний Конференции Сторон Конвенции о биоразнообразии, документы ВТО, а также резолюции Генеральной Ассамблеи ООН и доклады Генерального секретаря. Исследование основано на базе общенаучных методов познания (системный и структурный подходы, анализ и синтез, индукция и дедукция), а также специальных методов, используемых в юридической науке (сравнительно-правовой, историко-правовой и формально-догматический методы).

РЕЗУЛЬТАТЫ ИССЛЕДОВАНИЯ. На основе проведенного анализа автор пришел к следующим исследовательским результатам. Международно-правовое регулирование передачи биотехнологий согласно положениям КБР – составная часть международно-правового регулирования оборота биотехнологий в интересах устойчивого развития и достижения его целей. Передача проприетарных биотехнологий – элемент режима доступа к генетическим ресурсам, современным технологиям и традиционным знаниям и распределения выгод от их совместного использования. Решение задачи эффективной имплементации положений ст. 16 КБР о содействии передаче проприетарных биотехнологий в развивающиеся страны – самостоятельный предмет сотрудничества Сторон КБР. Определенные успехи в реализации положений ст. 16 КБР стали возможны благодаря конвергенции режима биоразнообразия в рамках КБР и режима защиты прав интеллектуальной собственности в рамках режима Соглашения ТРИПС.

ОБСУЖДЕНИЕ И ВЫВОДЫ. Автор определил, что в настоящее время стимулирующее воздействие прав интеллектуальной собственности на передачу биотехнологий в контексте их гармонизации с целями КБР требует, особенно в связи с распространением стандартов ТРИПС-плюс, развития сотрудничества государств по совершенствованию имеющихся и апробированию новым форм передачи технологий, таких как патентные пулы. К числу важных выводов исследования относится положение о необходимости дальнейшего совершенствования режима ABS в направлении установления гибкого баланса между правообладателями и пользователями технологий на основе установления доверия. Последнее достигается, во-первых, в рамках Механизмов посредничества КБР и Нагойского Протокола, а во-вторых, благодаря последовательной реализации всего потенциала Соглашения ТРИПС.

ВВЕДЕНИЕ. В настоящее время отношения в сфере государственно-частного партнерства (ГЧП) урегулированы в законодательстве большинства государств, применяющих данный механизм взаимодействия государственных органов и частного бизнеса. Однако правовые условия реализации ГЧП, закрепленные в национальных законах государств о ГЧП, несмотря на сходство, имеют существенные различия. Происходящее на международном уровне преобразование концепции ГЧП, в рамках которого ключевая роль отводится не только экономической выгоде, но и достижению Целей в области устойчивого развития (ЦУР) в целом, порождает новые правовые тенденции в сфере ГЧП и оказывает влияние на правовую регламентацию ГЧП. В условиях растущей интеграции, в том числе правовой, обеспечение оптимального взаимодействия российского законодательства о ГЧП с международными стандартами ГЧП и правовыми основами ГЧП других государств представляется крайне важным. Это обусловило цель исследования, состоящую в идентификации тенденций и лучших зарубежных практик правового регулирования ГЧП и в сопоставлении их с российским законодательством о ГЧП для определения путей его дальнейшего развития. Задачи исследования: определить основные тенденции регулирования ГЧП на международном и национальном уровне в контексте основных недостатков и пробелов российского законодательства о ГЧП; обозначить условия более обоснованного выбора зарубежных моделей правового регулирования ГЧП для совершенствования российского законодательства; обобщить лучшие практики правового регулирования ГЧП на международном уровне и в сопоставимом зарубежном законодательстве; на их основе сформулировать предложения, которые могут быть рассмотрены и использованы при изменении в установленном порядке российского законодательства о ГЧП.

МАТЕРИАЛЫ И МЕТОДЫ. Материалом для настоящего исследования послужили российское и зарубежное законодательства о ГЧП, модельные акты и решения международных организаций, оценки Европейского банка реконструкции и развития и Всемирного банка в отношении уровня соответствия национального законодательства и международных стандартов ГЧП, а также российские и зарубежные научные труды в сфере ГЧП, материалы судебной и правоприменительной практики. Методологическая основа исследования охватывает общенаучные (метод логического и системного анализа, диалектический метод, методы дедукции и индукции) и частнонаучные (сравнительно-правовой, формально-юридический, интерпретационный) методы познания.

РЕЗУЛЬТАТЫ ИССЛЕДОВАНИЯ. По итогам проведенного исследования автор отмечает, что современная международная тенденция регулирования ГЧП в качестве средства достижения ЦУР не нашла своего отражения в российском законодательстве. Гражданско-частное партнерство не закреплено в национальных правовых актах в качестве механизма достижения целей развития России или инструмента осуществления нацпроектов. Подходы к регулированию ключевых для проектов ГЧП отношений по определению объектного состава ГЧП, источников финансирования и возврата инвестиций в проектах ГЧП, условий соглашений о ГЧП, гарантий и мер государственной поддержки ГЧП, способов разрешения споров, возникающих из ГЧП, также не совпадают с международными тенденциями и лучшими зарубежными образцами регулирования этих отношений и нуждаются в оптимизации.

ОБСУЖДЕНИЕ И ВЫВОДЫ. В статье обосновывается вывод о том, что в целях формирования благоприятной правовой основы ГЧП совершенствование российского законодательства о ГЧП необходимо осуществлять в соответствии с международными и зарубежными тенденциями правового регулирования ГЧП. При этом рассмотрение и выбор моделей правового регулирования ГЧП должны выполняться с учетом факторов, которыми детерминирован механизм правового регулирования ГЧП в разных государствах. К их числу автор относит тип правовой системы государства, его членство в международной и региональной организации, уровень экономического развития страны и степень ее участия в регулировании экономики и частноправовых отношений. Большое значение имеет и уровень соответствия зарубежного законодательства о ГЧП мировым стандартам, устанавливаемым международными организациями. Исходя из этих предпосылок, в статье представлены предложения относительно направлений совершенствования российского законодательства о ГЧП.

ВВЕДЕНИЕ. Международный арбитраж традиционно находится на периферии правовых исследований, исключение составляет лишь одна его разновидность – инвестиционный арбитраж. В последнее время, однако, государства стали прибегать к нему чаще. Международный арбитраж, таким образом, получил возможность влиять на развитие общего права. Многие из переданных в него дел затрагивают вопросы морского права. При этом в отличие от Международного суда ООН арбитражные суды рассматривают проблемы, не связанные с применением ст. 74 и 83 Конвенции ООН по морскому праву 1982 г., касающихся делимитации исключительной экономической зоны и континентального шельфа. Речь идет о действии механизма обязательного урегулирования споров, режиме исторических вод и морских формирований, праве преследования по горячим следам и т.д. Складывающаяся арбитражная практика, однако, носит неоднозначный характер.

МАТЕРИАЛЫ И МЕТОДЫ. Материалом для исследования являются арбитражные решения по трем наиболее значимым и спорным делам в сфере морского права: Arctic Sunrise, о Южно-Китайском море и спору между Словенией и Хорватией, – выступили их нормативная основа (Конвенция ООН по морскому праву 1982 г., арбитражные соглашения и обычное право) и научные комментарии к данным решениям. Методологической основой является метод критического анализа.

РЕЗУЛЬТАТЫ ИССЛЕДОВАНИЯ. В результате проведенного исследования автор приходит к выводу о том, что аргументация, приведенная в указанных решениях, является неудовлетворительной и не соответствует положениям морского права и иных отраслей международного права. В Решении от 14 августа 2015 г. по делу Arctic Sunrise (Голландия и Россия) Суд указал, что задержание иностранного судна, нарушившего законы об искусственных установках, возможно только при преследовании по горячим следам, начавшемся во время нахождения судна в зоне безопасности. Преследование иностранного судна, однако, не является мерой безопасности, так как оно осуществляется после совершения нарушения; его цель – реализация ответственности. Нарушения законов, действующих в отношении платформы, в этой связи могут преследоваться на всем пространстве исключительной экономической зоны. В решениях по делу о Южно-Китайском море (Филиппины и Китай) от 29 октября 2015 г. и 12 июля 2016 г. Суд счел, что спор не касается делимитации, так как не предполагает пересечения притязаний; его выводы, однако, прямо касаются делимитации, так как фактически он установил, что морские районы Китая простираются не там, где предполагал Китай, а в другом месте. Суд также не привел убедительных оснований вывода о том, что спор не связан с «историческими правооснованиями» и Китай не претендовал на суверенитет в спорных районах. Наконец, он не рассмотрел вопрос о том, может ли масштабное строительство сделать скалу островом пригодным для проживания по смыслу ст. 121 Конвенции ООН по морскому праву. В решениях по территориальному и морскому спору от 30 июня 2016 г. и 29 июня 2017 г. (Словения и Хорватия) Суд подменил вопрос о нарушении арбитражного соглашения вопросом о возможности его дальнейшего исполнения. Такая возможность, появившаяся после замены арбитров, а также предполагаемое раскаяние Словении, однако, не исключают факта нарушения Словенией положений соглашения, без исполнения которых его цель недостижима. Суд также установил в пользу Словении район, не предусмотренный Конвенцией и проходящий в территориальное море Хорватии, – район выхода в открытое море.

ОБСУЖДЕНИЕ И ВЫВОДЫ. Рассмотренные решения содержат серьезные ошибки, повлиявшие на исход дела. Они отражают общее несовершенство международного арбитража, выразившееся в избирательном использовании доказательств, отсутствии гарантий против процессуальных злоупотреблений, сложности механизма, закрепленного в ч. XV Конвенции ООН по морскому праву, и др. Они также демонстрируют общее несовершенство институтов морского права, в частности отсутствие четкого регулирования юрисдикции в отношении искусственных установок; наличие серьезных пробелов в режимах исторических вод и морских формирований; неточность положений об изъятиях из обязательного механизма урегулирования; неспособность Конвенции обеспечить баланс интересов государств в случае, если территориальное море одного из них является закрытым.